Ніколи не знаєш, з ким розмовляєш
(мовою оригіналу)
В Коктебеле в начале 2000-х был дивный объект, который мы нашли по незнанию и беспечности и полюбили посещать. Это был кабак прямо на галечном пляже, прилепившийся к пирсу, на самом отшибе, почти возле спасательной станции, если кто знает Коктебель. Дальше был только Кара-Даг. Этот кабак был известен местным, поэтому они туда не ходили. И не был известен туристам, поэтому они туда не ходили. Мы наткнулись на него случайно, и зашли, и расселись, и заказали всего. Находившиеся внутри сильно удивились, но пошли выполнять заказ. Диалог был между ними такой:
– Слы, малой, там типа посетители.
– Не, нуашо.
– Я тут, понял, записал, заказ типа.
– А пакеж.
– Не, ну это, пиво короче есть, шо это – шурпа? А, шурпа, тю. Шурпа ну я хз. Так, дальше, ну шашлык то такое, салат… Так шо?
– Та пусть будет, чо, все равно хавать готовить, готовь короче и на нас заодно.
– А скока, эта… ну короче денег написать?
– Та я не знаю, ну напиши там короче ну не знаю, а сколько это стоит ваще?
Диалог должен был нас насторожить, но не насторожил – мы были голодны, молоды и неопытны.
Вторым тревожным звонком был человек, который принес посуду и приборы. Он был весь синий от татуированных репродукций картин, и как елка, с ног до головы был обвешан рыжьем: на шее золотой жгут в палец толщиной, тяжеленные золотые часы, на другой руке – массивный золотой браслет. Там было, на что посмотреть. Увидев, что стол, за которым мы сидим, грязный, он сказал:
– Ойбля, стол грязный. Щас, пацаны, я вытру.
Он и вправду вернулся и вправду вытирал стол, пока тот не стал чистым.
Еда, которую приготовили нам эти люди, была вкусной. Мы съели всё. Сумма в чеке была приятной: они все равно не знали, сколько это стоит, да и не сильно интересовались, как в фильме «Мама не горюй»: «Я по машине вижу, ты в деньгах не сильно нуждаешься». И мы стали ходить туда. Мы, кажется, были там единственными посетителями. Я имею в виду, единственными посетителями с улицы. Люди там были всегда, и это были на удивление скромные, вежливые и тихие посетители: строгие седеющие мужчины, парни с перебитыми носами, стриженые сутулые чуваки с лицами, неуловимыми, как туман. Порой кто-нибудь спал на застеленных коврами топчанах самых дальних столиков, и по позам, одежде, лицам, было видно, что спят люди после дороги в тысячи километров; временами кто-нибудь играл в нарды или пил водку. Чаще можно было видеть, что решаются дела и вопросы – всегда беззвучно, и судить о происходящем можно было только по жестикуляции, от которой, как от наколок, никуда не деться. Еще в кабаке постоянно и круглосуточно явственно кто-то жил, и, скорее всего – всегда новый. Нет, нигде не было бытовых следов, просто чувствовалась атмосфера обжитого места.
Мы почему-то в этом тихом омуте никому не мешали. Может, из-за нашей такой вопиющей молодости и неопытности, может, из-за какого-то врожденного искусства меньше знать, чтобы лучше спать, а может из-за того, что наши девочки всегда умели нравиться бандитам и не утратили этого умения до сих пор. Так или иначе, нас там не трогали, а относились с какой-то трогательной почти любовью, как на этих картинках в интернете, где котенок кувыркается на морде у спящей хаски, хотя в аккурат может поместиться целиком в ее пасти, если та просто хлопнет челюстями.
То лето и тот кабак научили меня одному тонкому искусству, которое служит мне более 20 лет и часто выручало: всегда внимательно смотреть, кто именно подает вам еду, приносит и уносит платья и коробки, снимает с дальних полок дорогие сувениры для китайских партнеров или просто продает вам бутылку минералки в ночном кафе на трассе. И, кем бы ни был этот человек, относиться к нему с предельным отношением, позитивом и симпатией. Потому что он может быть кем угодно. Но даже если он никто, он все равно заслужил такое отношение, обслуживая вас.
Однажды нам нужно было платье на прием. И мы поехали в нормальный, человеческий бутик. Прием начинался в десять. Бутик закрывался в восемь. Было уже почти девять, а девочка в бутике все носила и носила Ксюше платья, и как назло, ничего не подходило. Только в начале десятого наконец мы подобрали то, что было нужно. Расплачиваясь, я сказал продавщице:
– Я даже не знаю, как вас отблагодарить. Ваш магазин давно закрылся, а вы все искали платья. Я понимаю, что предлагать чаевые хозяйке магазина неправильно. Что я могу сделать для вас?
Она очень удивилась и даже расстроилась:
– А как вы поняли, что я – хозяйка?
Видимо, это был важный для нее вопрос, которому она посвятила много времени и сил, поэтому она насела на меня с вопросами – а что именно отличает, а по чем видно, а чем отличается от девочек-продавщиц и т.п. Мое наблюдение задело ее за живое – ведь хозяева тоже бывают разные. Она выпытывала и расспрашивала минут пять.
Почему так важно различить хозяина, обслуживающего вас под видом персонала? Потому что никто не знает, где и когда вы встретитесь с этим человеком снова. Ведь с братком в золоте, вытиравшем наш стол, я встретился случайно через несколько лет совсем не в Коктебеле, он благополучно не помнил меня, но когда мне сказали, кто он такой, я от удивления онемел. Правда, ненадолго.
Меня теперь часто в интервью просят назвать какое-нибудь важное правило моей жизни. И первое, что приходит на ум – «К ЛЮБОМУ персоналу относитесь с почтением. Это может оказаться хозяин или ваш будущий партнёр. Общайтесь с людьми на равных, ведь вы – не пуп земли, а кто перед вами вы вообще не знаете». И рассказываю историю моего чешского знакомого: крупный инвестор, планирующий вложить в Украину 80 млн. евро, развлекается тем, что держит в горах крохотный ресторанчик на пару столиков с ежедневным оборотом в пару тысяч евро. Но этого ему мало, и он сам играет роль официанта, человек, известный почти каждому в промышленных кругах Чехии, но не известный туристам в горной глухомани.
Більше новин та актуальних матеріалів Investory News у нашому каналі в Telegram
Ми у соцмережах