(мовою оригіналу)
Эти дни я пристально наблюдаю за тем, каково это быть в шкуре беженца. Я учусь принимать помощь и заботу извне, но внутри принять “статус беженца” вовсе непросто.
Я вспоминаю людей с Донбасса в 2014-2016 и длительные дискуссии о том, что лучше их называть внутренне перемещенными особами, а не беженцами.
Тогда мне казалось это таким странным спором. Ну какая разница?
10-летняя дочь моей коллеги в горячей дискуссии о том, что нужно уезжать из родного оккупированного российскими войсками села под Запорожьем, противилась: “почему чужие люди толкают нас на то, чтоб мы покинули свой дом?”
Я держу в руках трусы и носки, которые для меня купила незнакомая полька — соседка ребят, которые принимали мою семью под Варшавой. И пытаюсь соотнести свою реализованную жизнь с этим проявлением заботы. Внутри много чувств.
Проживая этот опыт, я понимаю, что признать себя беженцем или ‘особой перемещенной’ сложно. Ведь вроде бы как не ты сам сбежал или переместился, а кто-то принял за тебя это решение. И это ощущение потери субьектности, контроля над частью своей жизни дается непросто.
Я думаю, как важно сохранять достоинство и контроль над теми частями жизни, которыми ты можешь. Я отслеживаю, как люди вокруг дают помощь и поддержку, и как их уважение к моему достоинству позволяет мне ее принимать. Не опека с высокомерным “берите, что дают и радуйтесь”, а эмпатия и человечность с уважением. То, о чем мы так много работали перед этой чертовой войной.
Більше новин та актуальних матеріалів Investory News у нашому каналі в Telegram
Ми у соцмережах